«Альпинисты» медицинской помощи. Откровения о работе в скорой

К какому роду литературы вы бы отнесли работу скорой помощи? Эпос, лирика, драма? А к какому жанру? Этот вопрос задала не я; моя собеседница Лариса Кибалина, проработавшая на Станции скорой медицинской помощи Читы 45 лет, спросила у меня уже под конец беседы. А мне интересен ваш взгляд. Не спешите с ответом. Сначала давайте познакомлю вас с профессией поближе…

Если у матёрого врача скорой помощи спросить, любит ли он свою работу, он покрутит у виска пальцем и скажет: «Я что, по-вашему, совсем мазохист?» Тогда возникнет другой закономерный вопрос: «Так почему же вы остаётесь в профессии, да ещё и столько лет?» Врач глубоко задумается… А потом ответит примерно так же, как Лариса Петровна: «Мне нравится экстрим. Вспомните альпинистов — они ведь гибнут под лавинами, срываются, обмораживаются, но что-то же их тянет на Эверест. Кто это объяснит? Может быть, есть какая-то часть в человеке, которая не даёт ему покрыться плесенью…»

Понимаете, работник скорой помощи — это совсем не то же самое, что работник поликлиники или стационара. У него нет возможности, попадая в сложную ситуацию, позвать заведующего отделением, собрать консилиум и обсудить проблему. Он должен принять решение соло, здесь и сейчас. И не бояться.

— Альпинисты ведь тоже не боятся, даже обрыва, даже лавины, даже смерти. Трус не играет в хоккей, — моя героиня выдерживает паузу и вдруг продолжает строчками Гроссмана. — «Из чего твой панцирь, черепаха?» — Я спросил и получил ответ: «Он из мной накопленного страха — ничего прочнее в мире нет!» Когда мы боимся, мы себя обедняем. А некоторые так и живут всю жизнь в панцире, в клубке, коконе, боясь вылететь, распахнуться и стать бабочкой. Не могу сказать, что я бесстрашный человек, но даже в разговоре стараюсь не упоминать слов «Я боюсь». Это противопоказано в любой профессии.

18 декабря старший врач скорой помощи Лариса Кибалина получила награду за победу в региональном конкурсе «Лучший врач Забайкальского края», в номинации «За верность профессии».

Тогда в самой экстремальной ситуации внутри щёлкает какой-то тумблер, и ты включаешься в работу. И кажется, что в эти минуты ты слышишь, видишь, ощущаешь всё вокруг и можешь даже горы свернуть, не то что дотащить до машины носилки с пациентом в два раза тяжелее тебя. Самое сложное не это. Не ответственность и не физическая нагрузка.

Самое сложное — не потерять веру в человечество. Когда приезжаешь на вызов, а там драки, разборки, ножевые ранения или полное безразличие родственников к судьбе больного. Сложно слышать в свой адрес претензии и трёхэтажный мат, когда на сообщение о температуре у пациента 37,3 бригада не приезжает через десять минут. Сложно сталкиваться со смертью человека и ещё сложнее сообщать о ней его семье.

— Как странно ведут себя родственники, когда близкие уходят, — размышляет моя собеседница. — Некоторые сосредоточиваются исключительно на человеке, а некоторые сразу тянут одеяло на себя, жалуются, как им плохо, просят измерить им давление. Да вы попросите прощения, погладьте, поцелуйте этого человека, который, может быть, вас ещё слышит, признайтесь ему в любви, ведь, наверное, вы не один раз в жизни были неправы или даже грубы по отношению к нему… Нет, сразу отстраняются. А ещё страшнее, когда начинают: «Ну и долго он ещё будет тут лежать?» Это о близком человеке… Такие вызывают у меня… нет, не ненависть, это слишком мощное чувство. Даже не презрение. Что это ещё может быть?

— Тошнота? — вмешиваюсь в монолог я.

— Вот! Вот!!! В десятку…

Это слово пришло мне на ум не просто так. Всю беседу Лариса Петровна то и дело обращалась к цитатам из книг, а в начале разговора поделилась, что в последние дни читала одноимённый роман Жан-Поля Сартра. Почему я вообще говорю об этом? Попробуйте ответить на вопрос, что делать человеку, которому по долгу службы изо дня в день приходится сталкиваться с описанными сложностями? Как не потерять ту самую веру в человечество, как не потерять самого себя? Ответ прост — найти свою подзарядку. У Ларисы Кибалиной, как вы могли догадаться, это литература, музыка, изобразительное искусство. А ещё дорогие сердцу люди, которые сделали её собой: мама, бабушка, коллеги, в частности, первый главврач скорой помощи Василий Алексеевич Агафонов, которого все — и совсем ещё зелёные, и уже опытные — медики называли папой.

Каждый в этой профессии создаёт для себя собственный аккумулятор, собственный родник, из которого можно напиться чистой незамутнённой воды, без боли, стонов, крови и кощунства.

Чтобы работать врачом скорой помощи, профильного образования не нужно: раньше его просто не давали, теперь не требуют. А что нужно? Диплом об окончании лечебного или педиатрического факультетов, доля энтузиазма и железная воля (или, по крайней мере, готовность закалить свой характер). Идут в эту профессию явно не из-за любви к её специфике, а остаются… да кто их знает, почему! Они и сами не дадут ответа.

А ответите ли теперь вы, что такое скорая помощь? Эпос, лирика или драма?

Екатерина Ерёменко.