“Деспот”

Так назвал очерк о Константине Александровиче Рубцове к 100-летию Забайкальского рабочего Александр Воинов. Присвоил же ему звание друг и соратник Петр Моисеевич Файерштен: Рубцов был деспотом! И прежде всего по отношению к самому себе.

А вот сухие строки о нем из некролога: К.А Рубцов неоднократно избирался депутатом Читинского горсовета и членом горкома КПСС, был избран членом обкома КПСС, кандидатом в члены бюро обкома…. Он являлся членом КПСС с 1927 года. В течение своего более чем тридцатилетнего пребывания в рядах коммунистической партии Константин Александрович проявлял себя стойким и кристально чистым большевиком, беззаветно преданным делу партии, которому он отдавал все свои силы без остатка. Долгие годы страдая тяжелым недугом, он тем не менее вел большую работу в газете, поражая окружающих своей кипучей энергией, неиссякаемой работоспособностью и воодушевляя коллектив возглавляемой им редакции на борьбу за то, чтобы орденоносная областная газета была достойна своих славных революционных традиций. Много сил отдал Константин Александрович истории газеты Забайкальский рабочий, им подготовлены две книги для областного и центрального издательств. За заслуги перед Родиной К.А. Рубцов награжден орденом Красной Звезды, двумя орденами Знак Почета, медалями За победу над Германией в Великой Отечественной войне, За победу над Японией и другими.
Можно сказать, что это взгляд со стороны на ветерана журналистики. Те, кто работал под его началом, хорошо знали его как человека. Он жил взахлеб и не давал расслабиться другим. Помимо своих прямых обязанностей заместителя редактора и в последние два года жизни редактора Константин Александрович руководил собкоровской сетью, то и дело читал редакционную почту. Одной из главных его забот было стремление как можно скорее поставить на крыло молодежь. Помню, в конце 1950-х коллектив редакции составляли в большинстве мужчины солидного возраста. Нужна была свежая кровь. Поэтому он зорко следил за каждым шагом новичков. Установил месячный испытательный срок при их поступлении на работу. Таким образом отбирал наиболее способных, талантливых. Постоянно держал их в поле зрения, то и дело посылал в командировки. Отправляя на задание, наставлял: Почитай литературу по этой теме, просмотри подшивки газет, узнай, что мы там писали на этот счет. Да, беседуя с людьми, не показывай свою ученость, задавай вопросы и внимательно слушай. Не стесняйся признаться, что не понимаешь чего-то, попроси объяснить.
В общем, целый устав по этике журналиста. Когда корреспонденты возвращались в редакцию, каждый был обязан зайти к нему и доложить о командировке. Тот, кто не заходил, получал от него хороший нагоняй. Он сам шел в отдел и строго спрашивал: Почему ты не зашел ко мне?. Очевидно, потому строгий зам, не выезжая сам в командировки, хорошо знал обстановку в области. По крайней мере лучше не только инструкторов, но и некоторых секретарей бюро обкома партии. Это придавало всему вес, а в редакции шутили: Рубцов открывает ногой дверь в обком.
Он очень внимательно относился к письмам читателей, не прощал малейших ошибок в работе с ними. Как-то пришла жалоба из микрорайона кислородного завода Читы. Люди жаловались, что в месте их проживания нет ни водокачки, ни водоколонки, приходится таскать воду с Читинки. А еще: улицы не освещены, страшно по вечерам, особенно зимой, когда рано темнеет, возвращаться с работы домой. Письмо было написано так искренне, что не требовалась проверка. Оно досталось мне. Я его немного подправила, и оно попало на газетную полосу в рубрике Нам пишут. В тот же день Константин Александрович вызывает меня на ковер: Ты готовила? и показывает опровержение. В нем автор насмехается: Вы что? Совсем заврались? Конечно, правда, что мы испытываем описанные неудобства, но я не писал этого письма, хотя адрес мой, но фамилия у меня совсем другая. Я не знала, что и сказать. Вот что. Бери машину и вместе с фотокорреспондентом поезжайте на место. Выясни, что там произошло, сказал он.
Мы помчались, кажется, с Э. Панько на место события. Встретились с автором опровержения во дворе. Он стал громко возмущаться. Мимо проходил какой-то мужчина, остановился, прислушался и говорит: Знаете, а у нас рядом улица точно с таким же названием. Отправились туда. Но и там не оказалось автора письма. Зато хозяин дома рассказал историю, смахивающую на анекдот. Оказалось, что на том участке три улицы под одним названием. Каждую ночь по-партизански тайком люди перетаскивают табличку на свою улицу. Остальные, обнаружив поутру, что их улица безымянная, дождавшись темноты, проделывают то же самое. Днем перевесить табличку невозможно. Пробовали, но женщины поднимали такой крик, что мама не горюй. В этой истории виноват был горсовет. Туда редакция и направила для принятия мер злополучное письмо.
Второй раз я проштрафилась очень серьезно. Трудилась в отделе советского строительства и быта под началом Любови Бондаренко. Когда она правила, а вернее, переписывала мой материал, подгоняя под установившийся газетный стиль, я страдала, словно резали ножом мне по сердцу. Сначала терпела, потом начала возражать. Помню в деталях, как Любовь Васильевна, взяв двумя пальчиками за один уголок мою корреспонденцию, отправилась к Рубцову. Он тут же вызвал меня. Разговор был коротким. Подавай заявление об уходе по собственному желанию. Я удивилась. Он ведь принимал меня в редакцию. Прочитав мой первый материал, сказал: Писать может. Я прошла месячное испытание, проработала восемь месяцев без замечаний. И теперь он меня фактически увольняет. Молча написала заявление и ушла работать по специальности в школу учителем русского языка и литературы. Позже поняла, в чем дело. Многие из молодых до меня и после приходили и уходили из отдела, которым ведала Любовь Васильевна, не срабатывались с ней. А Константин Александрович был очень осторожен, когда дело касалось политики. Я допустила ошибки в освещении выборов в верховные органы власти. На литфаке, где я училась, студенты как-то мало интересовались, как организуют выборы, я и вовсе не знала. Моей стихией были стихи, классическая литература.
Поразмыслив, я пришла к выводу: К.А. Рубцов остерегался, как бы с такими литсотрудниками, как я, не попасть на зуб КГБ снова. В 1938 году он был арестован как враг народа. Один из репрессированных, когда его вели на допрос, рассказывал, что видел, как энкаведешники тащили Рубцова за руки по полу, словно мешок. Тот был без сознания, глаза закрыты, лицо после пыток разбито. Его арестовали за то, что поднял меч на Сталина. В номере за 1 января, если посмотреть газету на свет, карикатура японского фашиста с мечом на обороте приходилась как раз на портрет Сталина. В отбитых легких верного на самом деле сына коммунистической партии поселился рак.
Один из забайкальцев-краеведов упрекнул в печати К.А. Рубцова в том, что он не оставил после себя воспоминаний. Так он ведь не дожил до пенсии, умер в 53 года! Я хорошо помню, как в 1958 году его хоронили. Я уже не работала в редакции. Мне позвонила Вера Молчанова. Мы с ней отправились на вынос тела. Улица Калинина (теперь Амурская) возле здания обкома КПСС была запружена людьми, проезд по ней перекрывала милиция. Мы с Верой попытались влиться в передние ряды огромной толпы (секретарь обкома А. Козлов вывел на похороны Рубцова весь коллектив), но суровые мужчины нас оттесняли назад. Цветы, венки, прощальные речи. Все как положено. Наш старший товарищ, как и при жизни, удостоился высокой чести.