После спектакля на сцену снова вышел режиссёр и исполнитель в одном лице Даниил Романов. «В конце мы всегда предлагаем нашим зрителям, — говорил он, — если есть силы и желание, тоже сказать о своих родителях. В частности, об отцах. Понимаю, момент личный, сложный. Я оставлю микрофон на сцене… Если не сложится, отпустим вас с этого «урока доброты». В зале воцарилась тишина. Её нарушали лишь шорох обивки кресел и неровное дыхание разволновавшихся зрителей. Наверное, каждый в этот момент задумался: «Выйти или не выйти? Сказать или не сказать?» Спектакль был непростой, во многих он всколыхнул потаённые детские чувства. Через двадцать секунд из середины зала вышел мужчина лет сорока пяти. Сидящие поаплодировали ему. Он прочистил горло и сказал коротко: «Папа, прости меня за всё. Я тебя люблю».
Вдохновившись его примером, один за одним стали брать микрофон другие зрители. Дрожащим голосом они рассказывали о своих отцах и матерях, говорили, как ценят их и благодарят за всё. Мне тоже было что сказать, но свои слова я приберегла для личной беседы с уже названным Даниилом Романовым и автором текста Ричардом Семашковым, он же сын главного героя, писатель, публицист и рэпер Рич.
Как уже было сказано, моноспектакль «Папа» (16+), который Ричард привёз в Читу в рамках фестиваля «Донбасс. Забайкалье. Вместе» (6+), непростой. Это одна из тех историй, которые обычно хранятся в глубинах души человека и открываются только самым близким людям. Чтобы говорить об этом на публику, нужно быть смелым и честным прежде всего с самим собой.
Рич повествует о том, как менялся со временем образ папы в его глазах, как тот постепенно превращался из самого крутого, сильного и авторитетного человека, которого он любил больше всего на свете, в обиженного на судьбу подростка в теле взрослого, который пытается забыться в алкоголе и к которому остаётся только жалость.
«Он стал резко старым, сутулым, седым. Он будто бы уменьшился. Да нет, пил бы сколько влезет, я сам куплю, поставлю и уберу. Вот только давай не будем меняться местами, я сын, ты — отец. Я маленький, ты большой. Я трусишка, а ты спишь с ружьём под кроватью, чтобы защитить, когда к нам придут отнимать хлеб, — говорил рассказчик. — Сейчас уже никакого ружья не было, был только вопрос: «Неужели это мой папа?»
Прежде всего это история о принятии. Ричард принимает не только отца в его самом уязвимом положении, но и самого себя, осознавая, как сильно он на него похож. А отец — жертва эпохи и собственных амбиций — приходит к принятию своей жизни и только после этого обретает покой.
Нетрудно догадаться, почему Ричард не рассказывает эту историю сам. Как признался автор текста в коротком интервью после показа, даже песня о папе, которую он исполняет в конце спектакля, вызывает у него слёзы. То, что эта исповедь нашла театральное воплощение, по мнению Рича, вообще чистая случайность. Заметку на эту тему он опубликовал во время пандемии коронавируса в книге «Карантин по-питерски», а её, в свою очередь, прочёл Даниил Романов. Московский режиссёр заметил в ней драматургический потенциал, предложил развить в полноценное произведение и нашёл для него сценический выход.
— Мне кажется, таких текстов про родителей не так много, — говорит Даниил. — Я вообще люблю свидетельский театр, когда мы получаем достоверную информацию из первых уст. Ничего плохого не хочу сказать про художественные пьесы, потому что их тоже люблю, но всё-таки зритель воспринимает их как мифы. А когда на сцену выходит обычный парень и рассказывает свою историю, это даёт совершенно другое восприятие материала. Ты понимаешь, что это и про того парня, и про тебя тоже. А почему про тебя? Потому что отец Ричарда Семашкова — это довольно архетипическая, поколенческая фигура. Поэтому происходит узнавание и сопоставление себя с этой историей.
Как заметил и поделился со мной один из зрителей спектакля Никита Пнёв, в моменты тишины из разных частей зала доносились осторожные всхлипы. Должно быть, кто-то думал про себя: «Неужели это мой папа?»
— Я давно слежу за творчеством Ричарда как музыканта. Его произведение, которое я увидел сегодня в другой подаче, не было оторвано от него, это было искренне, талантливо и смело, — отзывается Никита, — в его тексте читается мысль: примирение с собой — примирение с Богом. Примирись с ближним своим как с самим собой. Ядро примирения — любовь. Родители начинаются в нас заново: заново живут, ошибаются, учатся, жертвуют, искупляют и примиряются. Хочется, чтобы в России, а особенно в Забайкалье, было больше такого живого авторского искусства, без чернухи, пошлостей, пафоса, нафталина. Люди нуждаются в этом.
Ричард Семашков и сам считает, что в нынешнее постмодернистское время не так много честных, откровенных высказываний, которые дают возможность погрузиться в себя, собственную боль и любовь и отрефлексировать, поэтому спектакль несёт в том числе гуманитарную миссию, побуждая людей принять себя и своих родителей.
После интервью поделилась с гостями города своей непростой историей о папе. Ричард Семашков и Даниил Романов поблагодарили меня за откровение и пожали руку. На душе стало легче от осознания того, сколько людей в стране объединены похожими эпизодами жизни, одинаковыми чувствами, переживаниями, болью. Появилось желание написать свою исповедь. Хотя бы для себя.
Екатерина Ерёменко.