Я никогда не страдала сверхдисциплинированностью. Как и гиперрасхлябанностью. В жизни, в работе, в быту. Сказать, что я твердо верю в Бога, значит, покривить душой. Не убий, не укради, не навреди, пожалуй, и есть во мне Господь, который начертил незримый порог, за который стараюсь не выходить. В черта не верю тоже. Моя упертая фатальность дала течь. Торпедировал ее ковид. Теперь мне страшно.
Десять лет назад край впервые столкнулся с вирусом. Не коронованным, но опасным. В октябре 2009-го на предприятиях ввели масочный режим. Вискоза защитной маски значительно затрудняла дыхание, печень наотрез отказывалась понимать, зачем ее пичкают противовирусными. Зато мозг получил отчетливый сигнал: Надо!. Практически полгода, до апреля 2010-го, регион, как ни странно, первым в России принявший на себя удар, отражал атаки высокопатогенного гриппа A(H1N1). Сезонный вирус получил в народе название свиной. Тогда мы, еще не прочувствовав последствия, смеясь, придали термину немецкий акцент Швайн флю. Ёкнуло под ложечкой, когда школьников и студентов отправили на вынужденные каникулы, а в сводках краевого минздрава начали появляться сведения о летальных исходах. Причем от осложнений, вызванных данным видом гриппа, умирали отнюдь не старики, а беременные, молодые и … дети. Память человеческая избирательна. Она, защищая подкорку мозга, словно нажимая кнопку Delete, старается избавить от негатива. Но даже спустя десятилетие нельзя забыть эмоции на лице знакомого патологоанатома, рассказывающего, как выглядят легкие молодой женщины, погибшей от свиного. Вернее, то, что от них осталось. Там шлак, как от сгоревшего угля из печи, я такого еще не видел, это страшно, севшим голосом произнес врач. После этого медицинская маска на лице сидела как влитая, не вызывая дискомфорта.