«Почему опека препятствует интересам ребёнка?»

В письме, которое поступило в редакцию издания, родственники рассказывают историю жизни ребенка, его матери и спрашивают, важно ли для органов опеки мнение десятилетнего ребенка о том, с кем ему лучше жить…

Я Сергей Михайлович Коньков, 1987 года рождения. 10 февраля 2016 года на трассе Чита-Хабаровск погибла моя родная сестра Елена Михайловна Обсокова (Конькова), 1984 года рождения. У нее остался несовершеннолетний ребенок С., 2007 года рождения. В свидетельстве о рождении С. есть отец Алексей Анатольевич Сумароков. Брак моей сестры с ним не был зарегистрирован, они прожили вместе шесть месяцев после рождения моего племянника, а потом отец выгнал их. Мои родители забрали Елену и Петра к себе домой в село Средняя Талача Карымского района. Племянник проживал там по сентябрь 2011 года, поскольку у сестры не было прописки и жилья в городе. Она училась в медицинском колледже и работала. По окончании колледжа Лене от работы предоставили жилье в общежитии Читинской государственной медицинской академии. В 2011 году С. дали место в детском садике города Читы № 28. В это время сестра и племянник проживали вдвоем. Лена не подавала на алименты, поскольку с отца ребенка нечего было брать. Потом С. пошел в школу № 3.

Мой племянник заканчивал второй класс, когда потерял маму. В тот день я и мой отец забрали С. в село Средняя Талача. Не знали мы, как сказать ему о гибели матери. Набравшись смелости, нам пришлось это сделать. Похороны прошли 13 февраля 2016 года. Петра мы не брали на похороны, чтобы еще больше не травмировать психику ребенка. Проститься с Леной пришел и отец племянника Алексей Сумароков. Он знал, что моя сестра погибла, что С. учится в школе. На следующий день, 14 февраля, мы с С. и моей женой уехали в город домой. С этого момента племянник жил в нашей семье в поселке Песчанка. Мы всегда возили ребенка в школу и забирали его обратно.

15 февраля мы обратились в органы опеки и попечительства по Ингодинскому району с целью усыновить С. Да, мы не знали, что необходимо было писать заявление в опеку на очередь, встать на усыновление. Нам никто не сказал об этом! В устной форме назвали документы, которые необходимо собрать для усыновления. От органов опеки есть акт жилищных бытовых условий, где прописано, что Петр проживает с нами, хотя у нас не было опекунства! С. проживал с нами до 22 июля 2016 года, то есть опека знала, что ребенок проживает с нами нелегально. Сейчас же опека утверждает, что мы никто для ребенка. Мы прошли школу обучения в Чите по улице Текстильщиков, 1а (центр Доверие). Повторюсь, в этот период у нас не было опеки над ребенком. Собрав необходимые документы, пройдя медицинскую комиссию, мы отдали пакет документов в опеку Ингодинского района в июне 2016 года. Принимала документы и работала с нами специалист комитета образования городской администрации Н.А. Дятлова. Она попросила нас найти отца племянника для того, чтобы в исковом заявлении на лишение родительских прав вызвать его. Мы нашли его, передали номер телефона, адрес по прописке в органы опеки Ингодинского района.

За весь период, с февраля по июнь, отец не пытался встретиться с ребенком, не звонил ни ребенку, ни нам, хотя у него были наши контакты. Он не приходил в школу, не интересовался успеваемостью и тем, как ребенок живет после такой огромной психологической травмы. Как только органы опеки связались с отцом, он сразу захотел воспитывать сына. С. не желал к нему идти, так как его совсем не знает. Отец дал временное согласие на опеку над С. с 19 июля 2016 года. За этот период с разрешения опеки мы перевели ребенка из школы № 3 в школу № 10 в поселке Песчанка, куда он пошел в третий класс с первого сентября. Отец все это время так и не интересовался судьбой сына, его учебой, к нам не приходил, хотя опеку снял с 22 октября 2016 года по своему заявлению, указав, что мы его не пускали. Я с этим не согласен, готов доказать, что он даже не знал, где мы живем, пока моя жена не встретила его и не показала, где мы проживаем. Это было после 22 октября 2016 года. По распечаткам телефонных звонков можно доказать, что никто нам не звонил и моему племяннику тоже. В ноябре 2016 года отец забрал документы из школы № 10 и передал ребенка в школу № 3 краевого центра. Он только отдал документы, но не интересовался, какие необходимо учебники и рабочие тетради. Я снова ходил, узнавал, что необходимо для учебы, и заново собирал племянника в школу: покупал школьные принадлежности, форму и т.д. Отец племянника написал заявление в полицию, о том, что мы не отдаем ему ребенка, на что получил отказ в изъятии С. силой. Затем он обращался в органы по делам несовершеннолетних, где ему также отказали. Я снова возил племянника в школу № 3 из Песчанки. Но в середине ноября отец А.А. Сумароков с его родителями пришли в школу и сняли С. с уроков, забрали его насильно к себе домой. В период, пока ребенок проживал в семье отца, его родителей, он сильно отстал по школьной программе, ходил без канцелярии в школу. Мы снова все покупали и привозили Петру. Он неоднократно жаловался, что отец пьет, ругает его матом, грозится побить его. С. стал зажатым, скрытным, я не узнаю своего племянника. Не раз его дедушка Сумароков Анатолий Иванович забирал у С. телефон, чтобы он нам не жаловался. А кому ребенку жаловаться, если он мою маму вместо бабушки называет мамой? Не раз я вызывал полицию в их квартиру, обращался в органы опеки и попечительства, чтобы семью взяли под контроль, писал заявление в школу № 3 по этому же поводу. Также обращался в министерство, но нигде помочь не могут. Я не согласен с органами опеки и попечительства, с их актами обследования квартиры отца. Ребенок говорит, что отец проживает не с ним, а со своей женой в поселке Зыково. Племянник неоднократно сбегал из этой семьи, по этим поводам мы обращались в опеку, где нам говорили одно, что заберут ребенка в детский дом! Как же так? У ребенка есть родные, к которым он тянется, хочет жить с нами. Почему опека препятствует его интересам? У нас состоялся суд, где опека защищала интересы отца ребенка, мы проиграли. Если поговорить с Петром, он много чего может рассказать, как трудно живется в данной семье. Как ему нечего было носить, есть, не было отдельного спального места, поэтому десятилетнему мальчику приходится спать с бабушкой. У него нет необходимых предметов гигиены, даже зубной щетки! Делает уроки он на кровати, если кто-то из домочадцев сидит за компьютерным столом, так как только он рассчитан для занятий. Одежда у ребенка не по размеру, маленькая, с плеча двоюродного брата. Совместно с С. проживает дядя Павел Сумароков, который поднимал руку на моего племянника: бил ремнем, хватал за шею и давил, давал подзатыльники. Отец швырял стулья, чем пугал С. И, по словам ребенка, не только он, но и дед! Неоднократно оставляли ребенка дома одного, неоднократно пили спиртные напитки в присутствии Петра. Его сравнивали с домашней собакой, которую любят больше, обливали холодной водой. Отец говорил, что скинет его с балкона, а бабушка расстрелять хочет, напишут заявление о бродяжничестве и отдадут в детский дом, не разрешали к нам ходить в гости. С ребенком в данной семье разговаривают на матах. В нашей семье ребенок ни в чем не нуждается. Ему нравится с нами проживать. Мы вас просим помочь в данной ситуации. Нам небезразлична судьба С. Если его сейчас вернут отцу, ребенок сбежит, и его отдадут в детский дом, так как опека против нас по непонятным причинам.

От редакции:

От Министерства труда и социальной защиты населения, органов опеки хотелось бы узнать, каким образом так вышло, что родственники, с которыми рос ребенок, которые хотят забрать его в свою семью, не получают на то разрешения в отличие от незнакомого для мальчика человека?

Почему в решении судьбы десятилетнего мальчика не учитывается его мнение?

Каким образом были уведомлены родственники С. о судебном разбирательстве, о времени проведения которого, по их словам, они были извещены неверно?