Дайренская мирная конференция: два старта

Из-за нежелания (невозможности) воевать с Японией на востоке в то время, когда на западе шла война с Польшей, руководство РСФСР и РКП(б) пошли на создание «буферной» ДВР. Руководителям же молодой республики пришлось сразу выстраивать отношения именно со Страной восходящего солнца. Дело в том, что 4 апреля 1920 года Дальний Восток покинули последние интервенты из числа американцев, французов и чехов. Оставались только японцы.

27 июня 1920 года на станции Алеур руководители Восточно-Забайкальского фронта заключили первое мирное соглашение с японским командованием. 17 июля того же года уже руководители ДВР на станции Гонгота тоже заключили с ними мирное соглашение. 25 июля японцы начали вывод своих войск из Забайкалья. В Чите осталась лишь военная миссия, выполнявшая, по сути дела, роль посольства. Однако с Дальнего Востока они тогда не ушли, продолжая оккупировать не только Северный Сахалин (Южный отошёл к ним после русско-японской войны 1904-1905 гг.), но и Приморье. Это не нравилось не только руководству ДВР, но и бывшим союзникам по Антанте, прежде всего американцам. И именно руководство США инициировало проведение в Вашингтоне международной конференции по ограничению морских вооружений, по тихоокеанским и дальневосточным проблемам. Открыться эта конференция должна была в ноябре 1921 года. Вот тогда-то и засуетились в Японии, предложив руководству ДВР провести мирные переговоры.

Старт или… фальстарт?

Собраться решили в Дайрене, как стал называться после того, как китайский Ляодунский полуостров перешёл в 1905 году от России Японии, порт Дальний. Сегодня он всем известен как портовый и курортный город КНР Далянь.

В изданном в Москве в 1971 году трёхтомном «Дипломатическом словаре» есть и статья про эту конференцию: «Дайренская конференция 1921-1922 представителей Дальневосточной республики (ДВР) и Японии проходила с перерывами с 26.VIII 1921 по 16.IV 1922 по вопросу о взаимоотношениях обеих сторон, и в частности об эвакуации японских войск с Северного Сахалина, из Приморья и Николаевска-на-Амуре». Эти даты в настоящее время указаны практически во всех энциклопедиях, включая «Энциклопедию Забайкалья». Но вот в передовице «К открытию переговоров в Дайрене», напечатанной 8 сентября 1921 года в главной большевистской газете ДВР «Дальне-Восточная Правда» (с подшивкой удалось ознакомиться в Забайкальском краевом краеведческом музее им. А.К. Кузнецова и Государственном архиве Забайкальского края), было чётко заявлено: «3 сентября начались заседания русско-японской конференции в Дайрене, и чем бы ни кончились эти первые возникшие по инициативе Японии переговоры, 3 сентября все же останется историческим днем для всего русского населения Дальнего Востока».

Чем же может быть объяснена такая разница в подходах? Оказывается, заседания конференции с 26 августа по 2 сентября со стороны ДВР проводил министр иностранных дел Игнатий Юрин. А 3 сентября сюда наконец-то прибыла официальная делегация республики, которая отстранила Юрина от дальнейших переговоров и сама вновь начала переговорный процесс.

Вот что об этом писали тогда читинские газеты. 4 сентября «Дальне-Восточный Телеграф» сообщил: «Вчера миссия прибыла в Дайрен. На вокзале встречена представителями местных властей и японской прессы. После приветствий и фотографических съемок миссия проследовала в город и остановилась в гостинице «Ямато», где состоялось совещание с мининделом Юриным».

7 сентября уже «Дальне-Восточная Правда» проинформировала читателей, напечатав сообщение Дальневосточного телеграфного агентства (Дальта) от 3 сентября: «Сегодня в заседании конференции впервые принимали участие все члены делегации Правительства ДВР: Петров, Кожевников и Анохин. В дальнейших работах конференции делегаты будут участвовать без мининдела Юрина, возвращающегося к руководству иностранной политикой». Таким образом, всё то, о чём вроде бы договорился с японцами Юрин, было аннулировано. Что же было не так?

Из воспоминаний переводчика

Наверное, единственным человеком, который участвовал во всех заседаниях с японцами, что проводил мининдел Юрин, прожившим непростую жизнь и успевшим написать воспоминания и о тех днях, был переводчик делегации ДВР Марк Исаакович Казанин (1899-1972). В 1906 году он вместе с семьей переехал жить в Харбин, где в 1920 году с золотой медалью окончил мужское коммерческое училище. В тот же год его, хорошо знавшего английский, китайский и японский, приняли на работу 1-м секретарём дипломатической миссии ДВР в Китае. Потом жизнь бросала его то на Запад, то на Восток. Был слушателем Лейпцигского университета, получил диплом китайского отделения Восточного института Лондонского университета, был сотрудником в команде военного советника в Китае Василия Блюхера. Понятно, что в 1937 году известного ученого-китаиста арестовали, но в 1942 году освободили. Потом в 1951 году снова арестовали, освободили и реабилитировали в 1956 году. До конца своих дней он занимался историей русско-китайских отношений, переводами и публикацией источников по истории Китая.

Его «Избранное», куда были включены и воспоминания о Дайренской конференции, было напечатано в Москве в 2009 году в серии «Памятники исторической мысли».

«В Дайрене мы, —  вспоминал Марк Исаакович, —  заехали в местный «Ямато-отель», один из цепи современных отелей европейского стиля, принадлежащих Южно-Маньчжурской железной дороге и разбросанных вдоль ее линии. Отель выходил на площадь, которая вместе с прилегавшими улицами просматривалась с балкона. …В отеле было очень чисто и царствовала безукоризненная, почти казарменная дисциплина. …Бегавшие к нам посредники сообщили о прибытии японской делегации и передали приглашение встретиться с ней на следующий день. Встреча состоялась в угловой комнате отеля, выходившей на площадь с главного и с левого бокового фасада. Стол стоял в глубине комнаты у окон. Мы вошли и церемонно поздоровались. Нам уже заранее сообщили, что главой японской делегации являлся Мацушима (в газетах тех лет его назвали Мацусимой – авт.). Он оказался сухощавым, небольшого роста японцем, очень спокойным и воспитанным.

Японцы послали на конференцию далеко не мелкую сошку. Мацушима был одним из довольно крупных чиновников Министерства иностранных дел, ранга примерно  посланника. У нас отлегло от сердца. Пропал, по крайней мере, момент издевательства, который характеризовал бы предстоящую конференцию, если бы они послали совсем незначащего, безответственного человека. Налицо был полноценный дипломат. После короткого знакомства японцы предложили на следующий же день встретиться для открытия переговоров. К моему большому удивлению, Юрин замялся и сказал, что это было бы несколько рано, что после этой приятной встречи он считал бы необходимым продумать ее значение, и, вообще, несколько позже было бы лучше. Японцы с удивлением слушали его (переводил кто-то из японцев) и с некоторой неохотой согласились отложить встречу еще на пару дней. Я не понимал, зачем Юрину нужна была эта оттяжка, но расспрашивать его о причине было не моим делом. Через несколько дней мы встретились с японцами в другой, большей комнате. В углу у стены был приготовлен уже не круглый, а довольно большой стол, за который мы все сели. Я упоминаю эти детали, так как они психологически несколько характеризовали конференцию в тот период.

Не было длинного стола в середине комнаты, комната не была превращена в зал заседаний. Японцы в тот период все еще не хотели превратить ее в широкую, открытую межгосударственную встречу. После того, как мы разместились за столом — по случаю торжественного открытия все были в визитках, — Юрин встал и сказал, что он должен сделать заявление и что по случаю его важности он хочет, чтобы я переводил его на английский язык. Секретари навострили карандаши, Мацушима слушал. К моему большому удивлению и усталости, заявление Юрина растянулось вместе с моим переводом и пересказом японцев друг другу на три с половиной часа. Юрин успел за это время рассказать и о гражданской войне, и об интервенции, и об образовании ДВР, и о разгроме семеновщины, и об объединении ДВР, и еще бог знает о чем.

После того, как он закончил свою декларацию, он посмотрел на часы и заявил, что господину Мацушиме и другим членам японской делегации, вероятно, нужно время, чтобы изучить его заявление, кроме того, время уже позднее, и поэтому лучше всего закончить заседание тем, что назначить время следующей встречи. Японцы были несколько ошеломлены и длинной декларацией, и тем, что Юрин так решительно взял инициативу в свои руки. Но так как заседание действительно затянулось, довольно вяло согласились на то, чтобы следующая встреча была отложена еще на несколько дней.

— Вы понимаете, в чем дело? — со смехом сказал мне Юрин, как только мы вернулись в его номер и тщательно заперли за собой дверь. — Что я могу делать, как не всячески тянуть. У меня все еще нет инструкций из Читы. Я телеграфировал из Мукдена, что жду, и все нет. Вот я и тяну».

«Тянуть» Юрину пришлось ещё семь дней. И странно, конечно, но эти несколько дней напрочь выпали из воспоминаний переводчика: «Сколько нам пришлось бы тянуть, не знаю, но в тот вечер (26 августа — ? – авт.) ко мне в номер пришел шифровальщик и сказал, что приехали трое наших из ДВР, что они остановились в этом же отеле и сейчас они у Юрина. В тот вечер я их не видел, но утром следующего дня мы взяли два экипажа и выехали с новыми гостями в близлежащий курорт Хочигауру. Сделали мы это потому, что по дороге можно было где-либо остановиться, слезть и разговаривать, гуляя, не боясь быть подслушанными.

Федор Петров

Нашими гостями оказались Федор Николаевич Петров, которого я знал в Верхнеудинске как военного министра, И.С. Кожевников — заместитель министра иностранных дел ДВР, и третий, фамилию которого не могу припомнить (это был представитель Дальбюро ЦК РКП(б) Пётр Анохин – авт.).

Иннокентий Кожевников

Юрин, гости и я разместились в первом экипаже, Павел и шифровальщик вместе с чемоданами, которые мы не хотели оставлять в отеле, — во втором. И так на прогулке и в Хочигауре передали им все, что мы знали, и услышали про их планы. Я узнал, что они приехали нас сменить, привезли полномочия и установки, и что дальнейшие заседания с японцами будут проводить они, нам же предстоит возвратиться в Пекин, что мы в один из следующих дней и сделали».

Вроде бы мининдел Юрин был большим молодцом, и приехавшая делегация напрасно отстранила его от участия в переговорах. Но всё было далеко не так однозначно в тех недельных переговорах, которые Юрин вёл с японцами самостоятельно.

Как Дайрен чуть не стал дальневосточным Брестом

Первоначально начать конференцию японцы предполагали 1 сентября. Официальная делегация из Читы выехала 26 августа и к этой дате вполне могла успеть. Но японцы начали-таки переговоры почему-то именно 26 августа, не дожидаясь представителей Читы.

За начавшимися переговорами внимательно следили российские журналисты Дальта и японские журналисты Японского телеграфного агентства (Япта) и ведущих газет Японии, их-то информация, регулярно появлявшаяся в читинских газетах, позволяет выяснить, о чём же шли переговоры с 26 августа по 2 сентября включительно.

ДВР требовала одного —  вывода всех японских войск с территории ДВР, включая Северный Сахалин. В случае выполнения этого условия ДВР была готова пойти на заключение торгового соглашения с Японией, которое бы ничем не умаляло другие страны, которые захотели бы торговать с республикой.

У Японии требований было больше. 4 сентября «Дальне-Восточный Телеграф» со ссылкой на Япта перечислил вопросы, которые собирались обсуждать японцы:

«1) Осуществление эвакуации Сибири японскими войсками (за исключением Сахалина и Николаевска на Амуре).

2) Охрана жизни и имущества японских граждан.

3) Гарантия экономического развития японским гражданам.

4) Права свободного плавания  по Амуру.

5) Способы установления простых экономических отношений.

6) Превращение Владивостока в свободный порт и разоружение его укреплений».

Прими делегация ДВР эти условия, Дайрен стал был дальневосточным Брестом. Да, в начале 1918 года Советская Россия, у которой ещё не было боеспособной армии, а на значительной части России ещё не была установлена Советская власть, пошла на подписание позорного Брестского мирного договора с Германией. Но теперь ситуация была иной. И повторять Брест категорически было нельзя.

В этом же номере сообщались подробности начавшихся переговоров: «Русско-японская конференция открылась 26-го, в 10 часов утра, в помещении отеля «Ямато» с участием со стороны Японии начальника японской дипломатической миссии Мацусима и вице-консула Шимадо. Со стороны России участвовали Юрин и секретарь.

Первое заседание продолжалось около 2-х с половиной часов. Второе заседание состоялось 27 числа в том же помещении. Официальным языком  заседания является русский язык. Конференция, по-видимому, продлится больше недели… Третье очередное заседание конференции приходилось на воскресенье и  потому было перенесено на 10 часов утра понедельника (29 августа – авт.) и должно было продолжаться до 1 часу дня».

30 сентября в отеле прошло четвертое заседание, на котором, как сообщала Япта, «наконец, перешли к реальным вопросам». Это же агентство отметило, что состав делегации ДВР увеличился, «так как 29-го числа прибыл из Пекина один секретарь и 1 стенограф».

В этот же день Игнатий Юрин провёл встречу с японскими журналистами, на которой подчеркнул два момента: во-первых, Япония должна вывести все свои войска. Во-вторых (это, вероятно, было предложение японской стороны), никакие переговоры с правительством братьев Меркуловых правительство ДВР вести не будет. Об остальном он не говорил.

13 сентября «Дальне-Восточная Правда» напечатала сообщение Япта, отправленное из Дайрена 31 августа: «На заседании русско-японской конференции читинские делегаты полностью приняли все те условия, которые были выработаны и предложены Японией раньше».

Если бы этот договор был подписан, это было бы серьезнейшим дипломатическим поражением ДВР. Приезд официальной делегации задерживался. Причём, явно не без участия тех же японцев, нашедших с Юриным общий язык, её задержали 30  августа в Харбине, где китайская таможня, в нарушение дипломатической неприкосновенности, потребовала предоставить для осмотра багаж делегации. Вокруг вагона был выставлен караул. Только после решительного протеста министерству иностранных дел Китая вечером 31 августа таможня сняла караул, а 1 сентября делегация продолжила путь.

И вновь начало

Итак, прибывшие 3 сентября в Дайрен представители ДВР в тот же день встретились с японской делегацией. Возглавлял её заместитель председателя Совета министров ДВР, большевик с 1903 года Фёдор Николаевич Петров. Это был человек с университетским образованием, прошедший, как говорится, «огонь, воду и медные трубы», и хорошо известный на Дальнем Востоке. Заместителем министра иностранных дел тогда был присланный в ДВР в 1921 году большевик Иннокентий Серафимович Кожевников. Третьим, как уже отмечалось выше, являлся представитель Дальбюро ЦК РКП(б) Пётр Фёдорович Анохин.

«Заседание русско-японской конференции, состоявшееся 3-го числа, является, в сущности, первым настоящим заседанием, с которого начнется работа конференции, — констатировала 4 сентября Япта. — В этот день Юрин официально передал Петрову все дела и протоколы предшествующих заседаний. До сих пор работа конференции имела предварительный характер. Заседание состоялось под председательством главы русской делегации д-ра Петрова (у него было медицинское образование — авт.)».

В тот же день делегация из Читы отмела все предварительные договорённости, а на заседании 4 сентября выслушала японскую сторону, с которой в корне не согласилась. И японцам пришлось сделать перерыв, чтобы согласовать с Токио, как им теперь поступать: хлопнуть дверью или продолжить переговоры. Решили продолжать.

6 сентября, как сообщил в Читу корреспондент Дальта, после обмена мнениями «русская делегация представила проект договора, содержащего 29 пунктов, являющихся основой взаимной дружбы, мира и торговли. В интервью с представителями японской прессы председатель русской делегации Петров заявил, что настоящая конференция даст мир и дружбу ДВР и Японии».

Заседать им придется не неделю и не две, а с  перерывами аж до апреля 1922 года. Но это уже другая история.

Александр Баринов